Это было моей жизни последним аккордом,
Последней нотой, лопнувшей струной.
Моментом, когда я один и гордо
Наслаждался давящей пустотой.
Это было в полнолуние (а как иначе).
Сердце отсчитывало последние удары.
Пришёл тот, кто раньше всё для меня значил
И разбередил своим взглядом старые раны…
Явился с автоматом наперевес,
Пропахший кровью и жгучим порохом.
А от плеча и вниз кровоточил разрез
От когтей, видимо.
Сколько с ним пройдено
Дорог и несчастий, кровью наполненных мест.
Он стоял на пороге квартиры и смотрел.
Стоял с этим чёртовым автоматом наперевес,
Будто подготовив для меня расстрел…
И в глазах столько горькой боли и вины,
Столько разъедающего гноя…
Наверно, пройдя сквозь ужасы войны,
Можно заработать, как минимум, паранойю…
А он всё стоял и молчал, прожигая взглядом.
Разрез всё кровоточил, опьяняя меня.
Моё сердце, буквально, обливалось ядом.
Осознание, что можно что-то менять
Пришло внезапно, когда автомат выпал из рук,
Когда он, обессилев, осел возле стены.
Пустота сгущалась, заполняя всё вокруг.
Надтреснутый голос достиг моей головы:
«Моя вина, что не уберёг. Не спас…»
Похоже, кого-то схоронил…
И так не хотелось видеть боль на дне этих глаз,
В которых чётко темнели кресты могил.
И тогда я подошёл, положил руку ему на шею,
Стал тянуть из него всю боль и гной…
«Знаешь, охотник, я так жалею,
Что ты выбрал не нашу из тысячи параной…»
Он поднял свои невозможные глаза,
Схватил меня за футболку и прошептал:
«Я хотел, чтоб ты это сейчас сказал…»
В тот миг стёрлась, проведённая им черта.
Это было в полнолуние (а как иначе).
Он сидел на полу, я - на коленях возле его ног.
Предавший меня и преданный много значит,
Когда и тот, и другой в равной степени одинок.
Это стало в моей жизни начальным аккордом,
Первой нотой, стальной струной.
Один – охотник, второй – волк. И гордо
Наслаждаются охватывающей их тишиной.
Последней нотой, лопнувшей струной.
Моментом, когда я один и гордо
Наслаждался давящей пустотой.
Это было в полнолуние (а как иначе).
Сердце отсчитывало последние удары.
Пришёл тот, кто раньше всё для меня значил
И разбередил своим взглядом старые раны…
Явился с автоматом наперевес,
Пропахший кровью и жгучим порохом.
А от плеча и вниз кровоточил разрез
От когтей, видимо.
Сколько с ним пройдено
Дорог и несчастий, кровью наполненных мест.
Он стоял на пороге квартиры и смотрел.
Стоял с этим чёртовым автоматом наперевес,
Будто подготовив для меня расстрел…
И в глазах столько горькой боли и вины,
Столько разъедающего гноя…
Наверно, пройдя сквозь ужасы войны,
Можно заработать, как минимум, паранойю…
А он всё стоял и молчал, прожигая взглядом.
Разрез всё кровоточил, опьяняя меня.
Моё сердце, буквально, обливалось ядом.
Осознание, что можно что-то менять
Пришло внезапно, когда автомат выпал из рук,
Когда он, обессилев, осел возле стены.
Пустота сгущалась, заполняя всё вокруг.
Надтреснутый голос достиг моей головы:
«Моя вина, что не уберёг. Не спас…»
Похоже, кого-то схоронил…
И так не хотелось видеть боль на дне этих глаз,
В которых чётко темнели кресты могил.
И тогда я подошёл, положил руку ему на шею,
Стал тянуть из него всю боль и гной…
«Знаешь, охотник, я так жалею,
Что ты выбрал не нашу из тысячи параной…»
Он поднял свои невозможные глаза,
Схватил меня за футболку и прошептал:
«Я хотел, чтоб ты это сейчас сказал…»
В тот миг стёрлась, проведённая им черта.
Это было в полнолуние (а как иначе).
Он сидел на полу, я - на коленях возле его ног.
Предавший меня и преданный много значит,
Когда и тот, и другой в равной степени одинок.
Это стало в моей жизни начальным аккордом,
Первой нотой, стальной струной.
Один – охотник, второй – волк. И гордо
Наслаждаются охватывающей их тишиной.